Всем любителям военной истории известна знаменитая фраза, приписываемая Наполеону: «Каждый французский солдат носит в своем ранце жезл маршала Франции.» (Tout soldat francais porte dans sa giberne le baton de marechal de France.).При современном прочтении лозунга складывается впечатление, что в наполеоновской армии офицерские эполеты мог получить каждый достаточно расторопный простолюдин. Обычно в подкрепление этого факта приводят биографии нескольких французских маршалов – Ожеро (сын лакея), Ланн (ученик красильщика), Ней (бывший бочар). Однако, если окунуться в детали, вырисовывается совершенно иная картина.
В 1789 году произошла Великая французская революция. Правящим классом в стране стала буржуазия. На защиту завоеваний революции и буржуазного строя встала Французская революционная армия (Arméerévolutionnairefrançaise) просуществовавшая с 1792 по 1804 г.г.
Строительство вооружённых сил молодой Республики проводилось на осколках королевской армии Старого порядка, в которой командные должности занимали исключительно офицеры-дворяне. Процесс создания характеризовался взрывным ростом новых армейских структур, при острой нехватке офицерских кадров. С началом революции среди дворян была проведена чистка – большинство из них разбежались или были репрессированы.
В условиях катастрофической ситуации на фронтах, буржуазное правительство, из чувства самосохранения, вверяло командование любому энергичному гражданину, способному взять на себя ответственность и привести солдат к победе (не важно, был ли ты простолюдин, буржуа или аристократ, это был вопрос физического выживания). Именно в это время в войсках открылись широчайшие возможности для продвижения по карьерной лестнице, позволившие выдвинуться из низов практически всем будущим наполеоновским маршалам.
Однако, к 1804 году, ознаменовавшемуся восхождением Наполеона на престол, ситуация резко изменилась. Буржуазия закрепилась на вершине власти и чувствовала себя в государстве вполне уверенно. Это не могло не отразиться на армии и Национальной гвардии, плоть от плоти структурами буржуазными.
Продвижение по карьерной лестнице в войсках, для простолюдинов, было закрыто, а доступ представителей «низших» сословий к офицерским должностям практически прекратился. Буржуазия не хотела делиться властью и не нуждалась в представительстве крестьян, ремесленников и рабочих в командных структурах.
Национальная гвардия, также не стремилась принимать в свои ряды всех желающих, даже рядовыми. Фактически был введён имущественный ценз. Предпочтение отдавалось представителям среднего класса, людям зажиточным, почтенным отцам семейств, воспитанникам школ и лицеев. Оружие городской бедноте, жителям рабочих предместий, ремесленникам не выдавалось. В правительстве были живы воспоминания о революции.
В работе О.В.Соколова «Армия Наполеона» приводятся следующие данные:
Происхождение младших офицеров до капитана включительно в 1814 г.
- из дворян более 5 %
- из семей землевладельцев- 20 %
- из буржуазных семей (коммерсанты, рантье, фабриканты) – 25 %
- из семей чиновников и представителей свободных профессий- 10 %
- из семей военных около 7 %
- из семей ремесленников около 10 %
- из семей крестьян около 14 %
- из семей рабочих и поденщиков 1%
Вроде бы, на «низшие» сословия приходится 25 %. Однако, учитывая возраст офицеров, становится понятно, что большинство из них успели выдвинуться ещё в революционной армии.
Дальше можно обратиться к другой статистике. Исследователями было просмотрено 3540 послужных карточек солдат наполеоновской армии (фактически пехотная бригада). Из них только 8 (восемь!!!) военнослужащих стали офицерами, что составляет 0,23 % от общего количества поступивших на службу.
При Наполеоне для имущих классов был принят целый ряд мер, призванных облегчить их положение. Во время призыва состоятельные люди могли выставлять вместо себя «заместителей» за деньги. В целом представители зажиточных сословий выставляли не более 1,2 % призывников (при представительстве, около 10 % от населения страны). «Низшие» классы, вместо «свободы, равенства и братства» получили «налог кровью», обеспечивая армию выносливыми солдатами. Офицерские эполеты для ремесленника или крестьянина стали так же далеки, как при старом режиме.
Тем не менее, были случаи, когда Наполеон лично производил простолюдинов в офицеры. Однако, они были единичны, больше напоминали пи-ар акции, поэтому и вошли в мемуары современников:
В Йене полковником егерского полка Наполеону был представлен старый сержант, давно заслуживший право быть младшим лейтенантом, но, увы, не умеющий читать.
- Нельзя, - решает Наполеон. – Будет старшим сержантом.
Тот, нахмурившись, бросает на полковника отчаянные взгляды, чем забавляет Императора.
- А хитёр ли ты, братец? – насмешливо бросает Наполеон.
- Не так как вы, сир!!!
Раздался смех и находчивый егерь получил офицерский галун. Так завоёвываются сердца и выигрываются битвы...
Наполеон прекрасно знал о сложившейся практике. Чтобы избежать нового социального взрыва, для неимущих классов были придуманы свои карьерные лестницы. Простолюдин, поступив в армию, мог выдвинуться, пройдя путь от рядового богом забытого 475-го Марсельского линейного полка до стрелка 1-го полка пеших егерей Императорской гвардии. А при должной сноровке и перепрыгнуть из гвардии в офицеры, переводом на звание выше в армию. Но это был штучный товар.
Подводя некоторые итоги можно сказать, что, несмотря на известное высказывание, ни один наполеоновский солдат за годы Империи от рядового до маршала не дослужился. Только пять солдат стали генералами, однако и их карьеры, больше являются исключениями:
- Раймон Эмери Филипп Жозеф де Монтескью-Фезенсак (приставка «де» говорит сама за себя, женился на дочери военного министра Кларка);
- Шарль Луи Жозеф Оливье Геэнёк (приходился шурином маршалу Ланну);
- Анри Летелье (проходил службу в штабе маршала Ланна, в дальнейшем адъютант маршала Удино);
- Жан Никола Кюрели (первый офицерский чин получил в 1806 г., произведён Наполеоном в бригадные генералы в 1814 г.);
- Жан Иасинт Себастьен Шартран (в 1803 г. ещё был простым егерем Консульской гвардии, произведён в бригадные генералы в 1813 г.).
Начиная со времён Средневековья, производство пороха в Европе напрямую зависело от частных сборщиков селитры, которые добывали необходимое сырьё в отхожих местах, скотных дворах, конюшнях и погребах (селитра составляла около 75 % пороховой смеси). Поскольку порох быстро превратился в стратегический товар, правительства всех европейских государств не преминули заняться регулированием этого вида бизнеса, либо непосредственно приняли участие в производстве взрывчатых веществ.
В 1601 г. король Франции Генрих IV провозгласил, что право производить селитру или порох столь же священно, сколь и право чеканить монету. Весь порох надлежало сдавать в королевские арсеналы, а тем, кому он понадобится в частном порядке (например, для охоты), должны были приобретать его у властей по фиксированной цене.
Взамен, правительство даровало сборщикам селитры право конфисковывать богатую селитрой землю и отходы жизнедеятельности, независимо от того места, где они их обнаружили. Привилегия так и называлась - «право копать» (фр. droit de fouille). Привилегия была наследственной, а сборщики селитры были объединены в цеха, образуя замкнутое профессиональное сообщество.
Средневековое селитряное производство. Отчётливо видны селитряные ямы, древесина для производства золы и поддержания процесса выпаривания. В центре у здания чан для набора чистой дождевой воды используемой при промывании заготовленной селитряной массы. Изображение из открытых источников.
Естественно, что население было не в восторге от того, что в любой момент к тебе могла нагрянуть банда землекопов и начать перелопачивать землю и хозяйственные постройки. Впрочем, зажиточные хозяйства сборщики селитры тревожили редко – вовремя сунутая взятка творила чудеса. Иногда население целых деревень и городов сбрасывалось в складчину, чтобы избавить себя от этой напасти. Взятки стали приятным дополнением к заработкам сборщиков селитры, а всю систему производства пороха буквально опутала коррупция.
К вступлению на престол короля Людовика XVI, определившего лицо «старого режима», система порохового производства во Франции отдавала глубокой архаикой. Англия и Голландия уже сто лет импортировали дешёвую селитру из Индии. В Пруссии и Швеции власти наладили эффективное производство искусственной селитры. И только во Франции продолжали полагаться на бродячих сборщиков и традиционное средневековое ремесло. Французский порох делали на сотнях маленьких мельниц, разбросанных по деревням. Подобный «пороховой цех», зачастую размещённый в одной единственной комнате, мог произвести до полутоны пороха в год. При этом, на территории Франции добывалось едва половина из трёх миллионов фунтов селитры, необходимых государству. Остальное приходилось добирать по невероятно завышенным ценам у голландцев и англичан.
Людовик XVI, пытаясь реформировать отрасль, поручил министрам учредить специальную Пороховую администрацию, главой которой был назначен один из самых энергичных и способных управленцев своего времени Антуан Лоран Лавуазье. «Ум счетовода, доведённый до гениальности», - отзывались о нём современники. Кроме того, он был исключительно одарённым химиком по призванию и пылким патриотом.
Портрет Лорана Лавуазье и его жены и помощника Марии. Художник Жак Луи Давид
Первое что сделал Лавуазье – отменил «право копать», избавив собственников участков от вторжения ненавистных сборщиков селитры, чем фактически похоронил средневековые цеховые объединения, мешавшие росту производства в пороховой сфере. Ставка была сделана на развитие капиталистического производства. Гибкая система закупочных цен и бонусы, которыми поощрялась производительность, стимулировали хозяев вкладывать деньги в новые фабрики. На предприятиях было установлено эффективное управление, отказались от устаревших производственных операций и усовершенствовали учёт продукции.
Был объявлен конкурс на лучшую научную идею, которая помогла бы увеличить запасы пороха. Предложения можно было присылать в течение двух лет. Однако, дело не терпело отлагательств, а Лавуазье был не тем человеком чтобы сидеть сложа руки. Он лично предпринял целый комплекс мер для сокращения дефицита пороха. Проведя ряд показательных опытов, Лавуазье рекомендовал работникам селитряных фабрик добавлять золу или поташ в едкое варево, прежде чем выпаривать его. Эта мера стимулировала более активное образование калийной селитры. Под личным руководством Лавуазье был модернизирован процесс перетирания смеси на пороховой мельнице в департаменте Эссонн близ Парижа, были уточнены пропорции ингредиентов и время перетирания. В 1788 г. Лавуазье чудом не погиб вместе со своим другом Бертолле во время взрыва на пороховой фабрике в Париже, при изготовлении опытной партии нового вида пороха на основе бертолетовой соли.
Старания Лавуазье очень скоро принесли плоды. Объём производства французской селитры в 1775 г. составлявший около 1,7 миллиона фунтов в год, достиг двух миллионов к 1777 г. и почти удвоился к 1788 г. К этому времени на французских арсеналах хранилось уже около пяти миллионов фунтов пороха. Но самое главное, резко улучшилось его качество. Английские капитаны стали жаловаться, что французские пушки стреляют лучше, чем их собственные. В короткое время Франция превратилась в крупнейшего поставщика пороха, конвертируя его количество и энергию в политическую власть. Так, в войне Соединённых Штатов с Англией за независимость, ружья и пушки колонистов снаряжались французским порохом. Как впоследствии объявил Лавуазье: «Справедливо можно сказать, что своей свободой Северная Америка обязана нашим поставкам».
Что же касается конкурса, который должен был сдвинуть с места селитряную программу, то он с треском провалился. Заявки, присланные на рассмотрение чиновников Пороховой администрации, демонстрировали полное безумие большинства учёных-дилетантов. Один автор считал селитру живым организмом и предлагал её буквально выращивать. Другой участник конкурса обещал ускорить процесс гниения, в результате чего селитра выступит не через обычные год-два, а спустя три дня. Третий считал необходимым обязать поставщиков вина и пива собирать мочу покупателей и заготавливать её в специальных чанах. Фактически большинство предложений, в том или ином виде, предлагали вернуться к алхимическим рецептам известным со времён средневековья:
«Смешать в селитряной яме человеческие фекалии, мочу пьяницы (лучше пьющего епископа), навоз лошадей, что кормят овсом, известь, полученную из старого строительного раствора и штукатурки. Получившуюся массу укрывать от дождя и регулярно перемешивать в течение года. Затем «подобно снегу» должна проступить селитра.»
Если придерживаться пороховой терминологии, то к 1789 г. во Франции назрел куда более мощный взрыв – взрыв народного гнева против векового феодального угнетения. Королевские министры буквально чувствовали себя сидящими на бочке с порохом. В ночь с 12 на 13 июля 1789 г. управитель порохов Лавуазье распорядился тайно переправить запасы пороха из Арсенала в более надёжное место – Бастилию. Мог ли он предвидеть, что спустя сутки состоится исторический штурм, с которого и начнётся Великая французская революция?
Лавуазье поначалу приветствовал революцию. Новая рациональная форма государства – конституционное правительство – вдруг показалась возможной. Он продолжал служить стране, курировать производство пороха и расширять горизонты химии. Однако, революция постепенно набирала обороты. В ноябре 1793 г. учёный был арестован по обвинению в присвоении государственных средств. Склонность Лавуазье к показной роскоши и, главное, прошлое налогового откупщика обернулись против него. 8 мая 1794 г. по решению революционного трибунала учёный был гильотинирован. А через два года, когда террор закончился, Франция стала прославлять Лорана Лавуазье, реорганизовавшего пороховое производство и сыгравшего огромную роль в подготовке страны к войне.
Тем не менее, с Лавуазье или без него, нужно было двигаться дальше. Республика переживала тяжелейшие времена. Весь 1793 год шла изнурительная война против внешнего и внутреннего врага. Англия, Австрия, Пруссия, Россия, Голландия, Испания, Сардиния и Неаполь объединились против революционной Франции. Страна оказалась блокирована с суши и моря. С гибелью средиземноморского флота прекратилось поступление селитры с Ближнего Востока. Франция окружённая врагами осталась без пороха. Выбор оставался один – любой ценой получить селитру, либо погибнуть.
В этой ситуации ключевую роль сыграла деятельность Комитета общественного спасения, призвавшего патриотов оказать помощь родине. Для решения различных научно-технических задач был собран конгресс учёных в количестве 50 человек. Под руководством революционного правительства учёным пришлось решать самые разные задачи от производства вооружения до изготовления карандашей.
Возглавить работы по физике, химии и механике, необходимые для обороны страны, были призваны талантливый химик Клод Луи Бертолле и выдающийся математик и металлург Гаспар Монж. Под руководством Бертолле немедленно развернулись работы по изысканию новых типов и методов производства пороха. Для этой цели комитет общественного спасения выделил большое поле и лабораторию в Медоне. Во главе сбора селитры и производства пороха встали друзья Бертолле, крупные специалисты селитряного дела Гитон де Морво и Жан-Антуан Шапталь, возглавивший пороховой завод в Гренеле.
Гаспар Монж предложил усовершенствовать старые способы получения селитры. «Пусть нам дадут только селитряную землю, - говорил он чиновникам, - и через три дня мы зарядим ею пушки!!!». На основе созданных им инструкций Конвент принял 4 декабря 1793 г. декрет о революционных методах добычи производства селитры.
«Национальный конвент полагает,— говорилось в декрете,— что все французские граждане равно призваны на защиту свободы, что все руки должны быть вооружены... что все виды собственности должны содействовать уничтожению тирании». Для увеличения производства селитры предлагалось «всем и каждому промывать землю из своих погребов, конюшен, амбаров, а также из разрушенных строений... Если бы каждый гражданин вменил себе в обязанность доставить хотя бы один фунт селитры, то почти в один момент было бы получено 25 миллионов фунтов, которых было бы почти более чем достаточно, чтобы сразить всех тиранов»
Замок Гренель (рисунок около 1701 г.).
В 1794 г. на территории замка будет развёрнуто колоссальное пороховое производство. Изображение из открытых источников.
На призыв откликнулся весь французский народ. Добровольцы бросились перекапывать скотные дворы, в поисках ингредиента необходимого для обороны страны. Франция была поделена на восемь больших округов, в каждом из которых добывалась селитра. Ведущие химики и простые аптекари отправились в деревню, чтобы обучать население. Основываясь на методах Лавуазье, правительство смогло привлечь к работе шесть тысяч новых сборщиков – «селитряников санкюлотов». Добыча селитры и выделка пороха была поставлена под контроль специальных комиссаров с широчайшими полномочиями. Котлы и другое необходимое оборудование без разговоров реквизировались у владельцев на местах и передавались для упаривания селитры. Церкви превращались в селитряные и пороховые цеха.
Успехи кампании оказались поразительными. В 1794 г. революционное правительство превзошло максимальное достижение Пороховой администрации Лавуазье в производстве селитры более чем в четыре раза. Только в Париже каждую декаду мастерские сдавали 50-60 тыс. фунтов селитры. А всего за 1794 г. армия получила 22 млн. фунтов селитры. Как впоследствии сообщил Конвенту Шапталь – «результат изумительный, которому потомство поверит с трудом».
Патроны изготавливались солдатами. Десять человек были в состоянии скатать 10 тыс. патронов за 10-часовой рабочий день: шесть человек катают гильзы, двое засыпают порохом и пулей и двое заворачивают их в пачки по 15 штук. 10 тыс. патронов в среднем хватало батальону на 4 минуты стрельбы. Изображение Группа ВК "Несравненный 9-й полк лёгкой пехоты".
Чтобы превратить щедрый урожай в порошок, недалеко от центра Парижа, в замке Гренель был построен огромный пороховой завод. На предприятии и в цехе боеприпасов трудились около 2 тыс. рабочих. На волне успехов, Конвент решил взять под контроль всё производство взрывчатых веществ и централизовать его исключительно в парижском регионе, что вызвало волнения на пороховых заводах в провинциях. Кроме того, применённые на Гренельском заводе передовые способы производства ставили на грань разорения все другие пороховые предприятия.
Спасли пороховую промышленность Франции мятеж в Вандее, увеличивший потребности армии в порохе и взрыв Гренельского завода. Утром 31 августа 1794 г. на заводском складе единовременно взлетело на воздух от 30 до 150 тонн пороха. Огромный столб дыма был виден со всего Парижа. Ударной волной выбило витражи почти во всех церквях столицы. Число жертв составило около 1400 человек, из них не менее половины погибшими. Однако, несмотря на то, что мощное предприятие взорвалось, в час опасности революция не осталась безоружной. Энергично выполненная пороховая программа позволила Франции выстоять в войне.
О суровом быте дореволюционных мест лишения свободы написано немало. У меня и самой был подробный пост. Однако обычно речь идет о сидельцах мужского пола. О женщинах упоминают обычно вскользь. О них и будет сегодняшний рассказ.
По статистике большая часть женщин была осуждена за преступления на бытовой почве. Среди крестьянок и мещанок было довольно много «мужеубийц». Связано это не с кровожадностью, а с суровыми юридическими реалиями того времени. Расторгнуть брак на практике было очень сложно, так как для этого официально было лишь несколько поводов: доказанная измена, долгое безвестное отсутствие, сумасшествие супруга, или если муж так и не вступил с женой в интимные отношения. Развод был делом хлопотным и дорогим даже для дворян. При этом жена по закону была обязана проживать вместе с мужем и не могла уехать куда-либо без его разрешения. Если жена сбежала, то муж мог подать заявление в полицию, и при установлении ее местонахождения, женщину возвращали назад. К тому же в крестьянской среде к бытовому насилию относились двояко. Его осуждали, но к распускающим руки мужчинам относились лояльно. В итоге, если женщине не посчастливилось выйти замуж за подобного персонажа, то бытовые конфликты могли приводить к летальному исходу. Из воспоминаний Митрополита Вениамина Федченкова: «Например, моя нянька Арина, помогавшая нашей многодетной матери выпестывать детей, терпела смертные побои от мужа - пастуха Василия, уходившего чуть не на полгода с чужими овцами в степь. На вид симпатичный блондин, он почему-то всегда хмуро молчал, как я помню его: мы потом жили в его избе. Или Арина была виновата неверностью, или еще что, но у нее рубцы от его побоев перекроили все лицо... Потом началась великая революция, и она в ссоре зарубила его топором. Сослали на каторгу». Примечательно, что к мужеубийцам отношение в обществе было хуже, чем к женоубийцам. Из других преступлений часто встречались случаи краж и поджогов. Встречались и детоубийцы.
Стандартный путь дореволюционных «плохишей» - сначала полицейская часть, куда приводили задержанных, затем тюрьма/ тюремный замок, где ждали приговора и отбывали незначительные наказания, затем, в случае сурового приговора, каторга. В стандартный набор одежды арестантки входили белая косынка, кофта, суконная юбка, халат, зимой овчинная шуба.
В дореволюционной России тюрьмы не делились на мужские и женские. Мужчины и женщины находились в одних и тех же заведениях, но обычно на разных этажах или в разных частях здания. При этом они могли пересекаться во время служб в тюремных церквях, прогулок (это зависело от правил каждого конкретного заведения). Иногда это приводило к «богомерзкому» флирту и даже «романах» по переписке. «Ромео» и «Джульетты» передавали друг другу романтические послания, скрашивавшие унылый тюремный досуг. Вместе мужчины и женщины шли по этапу на каторгу. Подобную ситуацию можно увидеть в произведении Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда».
"Заковка в ручные кандалы знаменитой Соньки Золотой Ручки",фотограф Иннокентий Игнатьевич Павловский
До того, как Россию опоясали железные дороги, осужденные добирались на каторгу своим ходом. При этом мужчины шли пешком (некоторые, заплатив, ехали на подводах), а женщины чаще ехали. В отличие от мужчин, к женщинам официально не применяли физические наказания. За плохое поведение их могли отправить в карцер, не давать свиданий или лишить иных немногочисленных радостей. Уголовных каторжанок могли заковать в кандалы. Однако на практике случаи насилия встречались, в том числе сексуального. Знаменитая террористка Мария Спиридонова утверждала, что ее изнасиловали, и это только добавило ей популярности.
Мария Спиридонова
Особенно часто насилие и домогательства случались во время движения по этапу. В тюремных замках за женщинами следили надзирательницы, а на каторгу сопровождали конвойные, которые были исключительно мужчинами. Из воспоминаний террористки М. М. Школьник: «Но каково бы ни было наше положение, положение уголовных каторжанок было еще хуже. Сибирская администрация боялась до некоторой степени делать с политическими то, что она делала с несчастными уголовными женщинами. Напротив тюремной стены стоял барак, где жили уголовные вольно-командки, отбывшие тюремный срок. Одна половина этого барака была занята солдатами, которые, следуя примеру своего начальства, совершали всяческие насилия над беззащитными женщинами. В течение последнего года моего пребывания там две женщины умерли почти одновременно вследствие такого обращения с ними. Бывали случаи, когда женщин убивали, если они сопротивлялись. Одна татарка, имевшая двухлетнего ребенка, была задушена в первую же ночь по ее выходе из тюрьмы. Я не знаю ни одного случая, когда администрация или солдаты были бы наказаны за эти преступления. Мы доносили о таких случаях губернатору, но он ни разу не назначил следствия, и я уверена, что наши жалобы не шли дальше тюремной канцелярии. Эти ужасы страшно мучили нас, и мы всегда жили под их впечатлением».
Мария Школьник, 1910-е
Самое тягостное время для нас было, когда высшее начальство приезжало осматривать нашу каторгу. Эти посещения не приносили нам ничего хорошего; чтобы показать, что в тюрьме проводится строгая дисциплина, мы должны были одевать к приезду начальства кандалы, прятать книги и т. д. Единственное преимущество для нас от этих визитов было то, что за несколько дней до их приезда наша пища обычно улучшалась, так как в это время местная администрация боялась присваивать деньги, которые отпускались на содержание тюрьмы. Обкрадывание заключенных в сибирских тюрьмах было традицией и практиковалось в большой мере. Начальник Мальцевской тюрьмы Покровский продавал не только полотно и одежду, предназначавшиеся для заключенных, но даже пищевые продукты и дрова. Для ремонта тюрьмы присылались значительные суммы, но мы продолжали мерзнуть, так как начальство предпочитало прикарманивать эти деньги, вместо того, чтобы производить ремонт».
При тюрьмах традиционно работали мастерские, где был добровольно-принудительный труд за минимальную плату. Оплаты хватало, чтобы покупать продукты, не входившие в тюремное меню. Женщины, как правило, работали в швейных мастерских, где довольно часто размещали заказы на пошив военной формы. На каторге работа была обязательна. Помимо мастерских в тюрьмах обычно была школа, где по желанию могли учиться заключенные. Программа была примитивной, но, с учетом того, что большинство крестьянок (и, соответственно, большинство арестанток) были неграмотными, это было полезно.
Женщина, имеющая маленьких детей, могла брать их с собой в тюрьму. Обычно в тюремных замках для матерей выделялись отдельные камеры. На картине Н. Ярошенко «Всюду жизнь» можно увидеть в вагоне в числе заключенных женщину с ребенком. Ярошенко придерживался радикальных оппозиционных взглядов, и картина на политическую тему, так что далека от реальности, но то, что женщина ехала на каторгу с ребенком - не редкость. Хотя обычно детей старались передать родственникам.
Заключенные делились на уголовных и политических. В 18 веке политзаключенных среди женщин было мало. Самая известная из них – несостоявшаяся невеста Петра II княжна Долгорукова. Девушку сослали в монастырь, где были отдельные камеры для так называемых колодниц. Как видно из названия, их действительно могли помещать в колодки. Они были лишены возможности вести переписку. Условия жизни колодниц были хуже, чем в современной тюрьме строгого режима. В 19 веке число политзаключенных женского пола неуклонно росло, а к концу 19 века вольнодумство стало даже модным. Общество относилось к политзаключенным, особенно женщинам, с сочувствием. Политические обычно сидели в отдельных камерах и имели послабления. Им разрешалось не носить тюремную одежду, они могли не работать. Уголовные заключенные должны были участвовать в уборке помещений и выполняли другие хозяйственные поручения. Абсолютное большинство уголовниц были крестьянками и мещанками, в то время как политические – дворянками. Таким образом сословное неравенство проявлялось и в местах лишения свободы. Иногда в качестве наказания политических отправляли в камеры к уголовницам. Отношения между ними складывались по-разному. Иногда уголовницы могли задирать барышень, иногда относились уважительно, а иногда политические даже разводили бурную деятельность по «просвещению народных масс».
Мария Спиридонова, Александра Измайлович, Анастасия Биценко, Лидия Езерская, Ревекка Фиалка и Мария Школьник в Сибири
Из воспоминаний революционерки и террористки П. С. Ивановской: «Ближайшее начальство проявляло какую-то внешнюю суетливую суровость. Вскоре оно, однако, нашло некоторое удовлетворение, компенсацию за понесенный престижем власти ущерб, настроивши против нас уголовных женщин, сорганизовав в тюрьме черную сотню, тогда уже по всей России проявившую себя весьма недвумысленно… Для оборудования этой организации была достаточная почва, созданная нашим привилегированным положением, — не нами, конечно, созданным, — и несколько небрежным отношением, свойственным вообще культурному человеку по отношению к „черному брату“. А если принять в соображение слишком молодой тогдашний состав арестованных, их неопытность, то ошибки и промахи в отношениях к уголовным станут весьма понятны. Мы пользовались их услугами, их работой в силу созданных правительством для нас условий, которые большинство сидевших охотно бы изменило, от которых отказалось бы при возможности самим выполнять работу. Но и при созданной не нами обстановке необходимо было помнить, что около нас, тут же рядом, живут чувствующие, равно страдающие люди. Натруженные, усталые, они часто нами, — неумышленно, разумеется, — игнорировались, их самочувствие вовсе не принималось в расчет. Им рано нужно было вставать на работу, а у нас затягивалось пение, разговоры, ночные вызовы привозимых. Чрезвычайная перегруженность уголовных общих камер по мере умножившихся политических арестов едва ли не послужила главным стимулом для образования „черной сотни“. После примирения одна из уголовных коноводок, в оправдание своих гнусностей, приводила это переполнение, как главный мотив. К скученности в камере еще присоединились противоестественные отношения двух уголовных женщин, предававшихся своему пороку тут же, на глазах у всех, даже днем. Камерницы много раз призывали начальство, прося убрать этих двух куда-нибудь и разредить камеру. Начальство указывало, что виновницы скученности — политические, занявшие все камеры, а впереди, быть-может, ждет еще горшее от все возрастающих привозов арестуемых. При таком положении достаточно было бросить в среду уголовных искру, чтобы вспыхнуло пламя. Все теперь принятые нами меры предосторожности, все внимание уже не могли затушить поднятого черносотенного движения. Стоило начать петь в те часы, когда они сами раньше просили и охотно слушали, как поднимался ураган самой отвратительной ругани, самых скверных угроз. Даже дневное пение, разговор с гуляющими заглушались криками и свистом. А тут еще ближайшее начальство подливало горючего материала в огонь по мере своих сил. Происходивший в какой-то осенний праздник крестный ход ходил и по всем нашим галереям. Предуведомленные раньше об этом торжестве, политические галереи хранили полное молчание, ничем ненарушаемую тишину при шествии духовенства. Но изобретательное начальство не посовестилось шепнуть уголовным женщинам о нашем будто бы богохульстве во время хода с „хоругвями и крестами“. Вдруг все женское отделение воспылало жгучими монархическими чувствами и фанатической набожностью. Упрекаемые в эксплуатации труда арестанток, мы прекратили отдавать в стирку белье, требовали назначить нам день в прачечной, чтобы самим мыть белье. Понятно, начальство отказало в этом, не стесняясь в то же время указывать уголовным на наше барское положение, всею тяжестью ложившееся на их плечи, на скудно оплачиваемый нами их труд. Помимо всей этой лжи, оно сулило в ближайший праздник накормить их пирогами и наградить каждую по 50 коп. Поход против нас дошел до крайнего напряжения. Однажды в гулявших и певших марсельезу уголовные покушались бросать бутылки с кипятком. Было похоже на то, что им, как казакам, идущим в бой, выдавали по чарке водки. Ничем другим нельзя было объяснить их лютости». Позже политические и уголовные все-таки помирились.
В разных заведениях режим мог иметь свои особенности. В некоторых местах заключенным разрешали в дневное время покидать камеры, и они могли друг с другом общаться. Так было, например, в Литовском замке, который называли петербургской Бастилией. В книге «Петербургские трущобы» В. Крестовского довольно подробно описан тюремный быт. Колокол звонил в 7 утра. Далее в камеры заходили и пересчитывали количество заключенных. То, сколько их должно быть в камере, указывали на табличке над дверью. Иногда случались побеги. Политические часто жили в одиночных камерах, где пересчитывать обитателей не требовалось. Далее заключенные умывались и шли на работы. В Литовском замке в конце 19 века арестантам показывали «туманные картины». «Волшебный фонарь» - проектор, предшественник кино.
Из книги Ф. Радзиловской и Л. Орестовой «Мальцевская женская каторга 1907–1911 гг»: «Наш тюремный день начинался часов в 8 утра. Проверяли нас утром в 6 часов в то время, как мы спали. Надзиратель входил в камеру и считал издали количество тел на кроватях. Мы так к этому привыкли, что шум отпираемой двери не будил нас, и мы продолжали спать. Если бы вместо кого-либо из нас положили чучело, то утренняя поверка не могла бы этого выяснить. Обслуживала каждую камеру своя дежурная, причем дежурили по очереди. От дежурства освобождались только больные и слабые, к числу которых принадлежали Письменова, Езерская, Маруся Беневская, Окушко и др. На обязанности дежурных было — встать раньше других, убрать камеру, вынести парашу, разделить белый хлеб и поставить самовар. В тюрьме было два больших самовара; один “Борис”, названный по имени Моисеенко, другой “дядя”, присланный дядей Нади Терентьевой. Кроме того, было несколько сибирских “бродяжек”, напоминающих собой приплюснутый жестяный чайник, с ручкой и двумя отделениями — для воды и углей. Разжигается “бродяжка” так же, как самовар. Пользуются им, обычно, во время этапа в виду его портативности и большого удобства. Утренний чай пили по своим камерам. После чая дежурная мыла чайную посуду, и в камере водворялась тишина. Конституция, т. е. часы молчания, по взаимному соглашению устанавливались в камерах в утренние часы до обеда и в вечерние после того, как камеры запирались. В первое время камеры в Мальцевской были открыты целый день, и благодаря этому прогулка не была ограниченной. Летом даже почти все время до вечерней поверки проводили на дворе. Однако, постепенно эти льготы отменялись. В течение длительного периода, наиболее характерного для Мальцевской 1908–1910 гг., мы гуляли в определенные часы 2 раза в день по 2 часа, перед обедом и перед ужином. В остальное время дверь, отделявшая нас от коридора уголовных, запиралась, и мы проводили большую часть нашего времени в камерах или в коридоре, куда выходили наши общие камеры. Обед и ужин был у нас по звонку. Обедали мы в час дня, причем обед представлял собой очень интересную картину. Дежурные приносили обед, и все сходились в одну камеру. Ели, большей частью, стоя, наспех, так как не хватало сидячих мест. Позже этот порядок изменился, и обед стали разносить по камерам. Посуды также не хватало и мы, обыкновенно, объединялись по двое для еды супа. Объединение происходило не по дружбе, а по любви к соли. Были пары “соленые”, любившие здорово посолить суп, и «несоленые», объединявшиеся на почве нелюбви к соли. И это вошло в такую привычку, что когда прибавилось посуды, еще долго оставались “соленые” и “несоленые” пары. После обеда дежурные мыли посуду, подметали камеры и освобождались до ужина. Ужинали мы зимой в 6 часов, а летом в 7, так как летом камеры закрывались на час позже. После ужина в наш коридор, где в углу висела большая икона Николая чудотворца, приходили уголовные и пели молитвы. Для уголовных это было обязательным. Пропев свои молитвы, они расходились по своим камерам, а мы высыпали в коридор и устраивали здесь прогулку. Было очень людно, шумно и оживленно в эти последние минуты и особенно летом нам хотелось отдалить время закрытия камер. После поверки, производившейся по камерам, нас запирали, и вечерний чай мы пили уже в запертых камерах. Мытьем чайной посуды кончался день дежурной».
На каторге принудительный труд был тяжел и для мужчин, и для женщин. Политические жили по местным меркам с комфортом, могли свободно передвигаться по всем помещениям и даже иногда покидать место заключения, чтобы прогуляться или сходить в ближайшую деревню. После 1907 года правила ужесточили. После нескольких лет заключения при хорошем поведении уголовные каторжане и каторжанки могли получить право выходить за периметр и навещать близких, если таковые имелись. Им могли разрешить жить за стенами места заключения. Позже они становились поселенцами и фактически вели крестьянский быт. Если наказание было не бессрочным, они по истечении срока могли вернуться в родные края.
Группа слепых ссыльно-каторжных богадельщиц в Александровской богадельне. Альбом Нерчинской каторги (1903)
Примечательно, что в Сибири и на Сахалине по очевидным причинам женщин было намного меньше, поэтому они становились объектом повышенного внимания и легко находили себе мужей, даже если овдовели при криминальных обстоятельствах. На Сахалине, который считался самым неприятным местом отбывания наказания, мужеубийц и просто убийц было особенно много (туда посылали за самые тяжкие преступления). Политических на Сахалине практически не было. Нехватка женского общества там ощущалась особенно остро. По этой причине женщин не сажали под замок, а находили им сожителей из числа местных сидельцев, которым разрешили жить в своих домах.
В конце 19 века известный публицист Влас Дорошевич совершил поездку на Сахалин, изучив быт его вынужденных обитателей: «Женская тюрьма. Всего один “номер”, человек на десять. Женщины ведь отбывают на Сахалине особую каторгу: их отдают в сожительницы поселенцам. В тюрьме сидят только состоящие под следствием. При нашем появлении с нар встают две. Одна – старуха-черкешенка, убийца-рецидивистка, ни звука не понимающая по-русски. Другая – молодая женщина. Крестьянка Вятской губернии. Попала в каторгу за то, что подговорила кума убить мужа.
– Почему же?
– Неволей меня за него отдали. А кума-то я любила. Думала, вместе в каторгу пойдем. Ан его в одно место, а меня в другое.
Здесь она совершила редкое на Сахалине преступление. С оружием в руках защищала своего сожителя. Он поссорился с поселенцами. На него кинулось девять человек, начали бить. Тогда она бросилась в хату, схватила ружье и выстрелила в первого попавшегося из нападавших.
– Что ж ты полюбила его, что ли, сожителя?
– Известно, полюбила. Ежели бы не полюбила, разве стала бы его собой защищать, – чай, меня могли убить… Хороший человек; думала, век с ним проживем, а теперь на-тко…
Она утирает набежавшие слезы и принимается тихо, беззвучно рыдать.
– Ничего ей не будет, – успокаивает меня смотритель. – Осудят, отдадут на дальнее поселение опять к какому-нибудь поселенцу в сожительницы… Женщины у нас на Сахалине безнаказанны.
Действительно, с одной стороны – как будто безнаказанность. Но какое наказание можно придумать тяжелее этой «отдачи» другому, отдачи женщины, полюбившей сильно, горячо, готовой жертвовать своей жизнью. Не пахнуло ли чем-то затхлым, тяжелым на вас? Отжитым временем».
Альбом Нерчинской каторги (1903)
Нередко на Сахалине женщинам предлагали идти в прислугу, а по факту стать еще любовницами местных чиновников или полицейских. Востребованы были даже те, кого «на большой земле» мужчины обходили бы за версту. Но нехватка женщин имела и обратную сторону. Так как способов хоть немного заработать на Сахалине было мало, а условия жизни были суровы, то некоторые женщины были вынуждены заниматься оказанием интимных услуг. Иногда сводниками становились новые сожители. При первой же возможности вынужденные обитатели старались уехать.
Другие мои посты о криминальном мире Российской империи:
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
"Кузен Вилли", он же германский император Вильгельм II считался шефом 85-го Выборгского пехотного полка и во время редких заездов в Россию с удовольствием надевал соответствующий мундир. Во время царскосельских маневров Вильгельм II в превосходных тонах отзывался о действиях и выучке "своего" полка:
На фото кайзер Вильгельм II в форме Выборгского полка.
- Прекрасно! Превосходно! Я горжусь тем, что состою шефом Выборгского полка. Лично буду ходатайствовать перед государем о присвоении полку какого-нибудь отличия!
- Полк уже имеет отличие, Ваше Величество, - бойко доложил полковник.
- Знаю, знаю: серебряные трубы, - неуверенно пробормотал Вильгельм II, - Но, не припомню за что...
- За взятие Берлина в Семилетнюю войну в тысяча семьсот шестидесятом году, - четко и браво отрапортовал полковник.
Все народы древней Мезоамерики считали до 20, а не 10, как мы: вероятно, потому, что у всех нас по 20 пальцев на руках и ногах! И это один из старейших способов счёта в мире. Разберём ацтекскую систему счёта на примере Кодекса Мендосы, а именно раздела о налогах.
Первые четыре числа ацтеков имели простые названия на науатле:
ce — один,
ome — два (как Ометеотль, бог двойственности),
yei — три,
nahui (науи!) — четыре.
Далее идут двух- и трёхсложные слова, их мы пока опустим. Изображались все эти числа соответствующим количеством точек: помните, как мы возраст детей считали?
Считая до 20, ацтеки пользовались нужным количеством точек. У майя же, например, было принято для каждой пятёрки использовать перекладину/планку. По какой-то причине ацтеки решили, что им удобнее быть «точечными». Символом числа 20 был небольшой флаг 🏳, а «двадцать» на науатле — cempoalli, или буквально «один счёт».
Для изображения чисел от 20 до 400 можно флаги объединять: например, 100 — это 5 флагов рядом друг с другом. 101 — флаг и точка рядом.
Число 400, или 20 х 20, имело свой символ — перо 🌿. Выглядит как перо, как ель или даже как что-то с волосами. И идея на самом деле та же: «столь же многочисленна, как волосы или ветви пера». На науатле и число 400, и слово «волосы» — tzontli.
Наконец, мы дошли до знакомого нам мешочка шикипилли 👜. Это 20 раз по 400, или 8000. Почему сумка? Возможно, чтобы показать почти бесчисленное содержимое мешка какао-бобов. Так что собрать 8000 чего-либо было всё равно, что сказать «мешок» чего бы то ни было… Ацтеки всегда измеряли свою дань по количеству и объёму, а не по весу.
Жаль этих добряков, которым приходилось платить ацтекам по 8000 перьев или деревяшек каждый год в качестве налога...Зато у ацтеков всё шикипилли.
Япония считала Сайпан последней линией обороны для метрополии, и поэтому уделяла большое внимание его обороне. С конца 1930-х годов на острове усиливается присутствие японской Императорской армии и Императорского японского флота. Гарнизон Сайпана усиливается строительством многочисленных береговых артиллерийских батарей, береговых оборонительных сооружений, подземных фортификационных сооружений и взлетно-посадочных полос. Битва за Сайпан, происходившая с 15 июня по 9 июля 1944 года, была одной из важнейших для США во Второй Мировой Войне. Морская пехота и подразделения армии Соединённых Штатов высадились на пляжах юго-запада острова и провели более трех недель в тяжёлых боях с японскими войсками. Захват Сайпана стоил американцам 3426 человек убитыми и 10 364 ранеными. Из примерно 30 000 японских солдат было взято в плен только 921 человек. После упорной защиты острова японскими войсками последовал приказ, который предписывал всем оставшимся в живых совершить самоубийство, проявляя тем самым чувство любви и преданности императору страны Восходящего Солнца. Также были большими потери среди гражданского населения острова. Около 20 000 японских гражданских лиц погибли в ходе боёв за остров, в том числе более 1000 покончили с собой, сбросившись со «скалы самоубийц» и «Банзай Клиф». Американские войска приступили к постройке на Сайпане военного аэродрома. С захватом Сайпана американская армия находилась всего лишь в 1300 милях от японских островов. Большинство японских городов оказались в пределах досягаемости американских стратегических бомбардировщиков Б-29. Утрата Сайпана стала тяжёлым ударом как для военной, так и гражданской администрации Японии. Премьер-министр Японии был вынужден уйти в отставку. В память о битве за Сайпан на острове был заложен американский Мемориальный парк. После войны почти все уцелевшие японские поселенцы были репатриированы в Японию.
Британские девушки из вспомогательной территориальной службы (Auxiliary Territorial Service — ATS), служащие в штабе 428-й береговой батареи (428 Battery) в Дувре (Dover). 1942 год.
Женский вспомогательный территориальный корпус (англ. Auxiliary Territorial Service — ATS) — женское подразделение в британской армии во время Второй мировой войны. Оно было создано 9 сентября 1938 года и первоначально комплектовалось на добровольной основе, существовало до 1 февраля 1949 года, когда было объединено с Женским королевским армейским корпусом. Корни ATS находятся в WAAC (Women’s Auxiliary Army Corps — Женский вспомогательный армейский корпус) — подразделении, которое было создано в 1917 году во время Первой мировой войны и также комплектовалось добровольцами. Военнослужащие WAAC служили в качестве секретарей, поваров, официанток и телефонисток. Корпус был распущен спустя четыре года, в 1921 году.
Незадолго до Второй мировой войны британское правительство решило создать новый корпус для женщин-военнослужащих, а также созвать общественный совет по этому вопросу, в который вошли члены Территориальной армии, Женского транспортного корпуса и Женского Легиона. Совет принял решение, что новый вспомогательный корпус будет частью Территориальной армии и что заработная плата женщин в нём будет составлять 2/3 от заработной платы мужчин-солдат этой армии.
