Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать
Просто уму непостижимо: такая роскошная баба, век бы с ней любился, а на самом деле - пустышка, обман, кукла неживая, а не женщина. Как, помнится, пуговицы на кофте у матери - янтарные такие, полупрозрачные, золотистые, так и хочется сунуть в рот и сосать в ожидании какой-то необычайной сладости, и он брал их в рот и сосал, и каждый раз страшно разочаровывался, и каждый раз забывал об этом разочаровании - даже не то чтобы забывал, а просто отказывался верить собственной памяти, стоило ему их снова увидеть.
Придумать можно всё, что угодно. На самом деле никогда не бывает так, как придумывают.
Я иногда спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?
- Молишься? - спрашиваю. - Молись, - говорю, - молись! Дальше в Зону, ближе к небу… - Что? - спрашивает он. - Молись! - кричу. - Сталкеров в рай без очереди пропускают!
Остин парень неплохой, смелость и трусость у него в нужной пропорции, но он, по-моему, уже отмеченный. Кириллу этого не объяснишь, но я-то вижу: вообразил человек о себе, будто Зону знает и понимает до конца, значит, скоро гробанется. И пожалуйста. Только без меня.
Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева все должно быть чисто на сто шагов.
Когда в Зону выходишь, то уж одно из двух: либо плачь, либо шути, а я сроду не плакал.
Заперся я в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался к ней, как клоп. Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое, как воду. Живой. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Подлая. Живой. Очкарикам этого не понять. Никому, кроме сталкера, этого не понять.
Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!
Восставшим из могил пути домой закрыты, - произнес он вслух,- поэтому они печальны и сердиты...
Дальше в Зону - ближе к небу
- Да какой ты сейчас муж, - сказала Гута. - Пустой мешок ты сейчас, а не муж. Тебя сначала набить надо.
А про себя я так скажу: чего я у вас там, в Европе, не видел? Скуки вашей не видел? День вкалываешь, вечер телевизор смотришь, ночь пришла - к постылой бабе под одеяло, ублюдков плодить. Стачки ваши, демонстрации, политика раздолбанная… В гробу я вашу Европу видел, - говорю, - занюханную.
Думать - это значит извернуться, сфинтить, сблефовать, обвести вокруг пальца.
Ничего, ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи.
После Зоны человеку только одно и остается - за руку девочку подержать.
Ничего, держи хвост трубой… Уши торчком, хвост пистолетом. Взяла в мужья сталкера, теперь не жалуйся.
Он тоже брал свою долю с Зоны: брал натурой, разным хабаром, который применял в своей медицине, брал знаниями, изучая на покалеченных сталкерах неизвестные ранее болезни, уродства и повреждения человеческого организма, брал славой, славой первого на планете врача специалиста по нечеловеческим заболеваниям человека. Деньгами он впрочем тоже брал с охотой.
Самый героический поступок человечества это то, что оно выжило и намерено выжить дальше.
Ладно, - сказал он решительно. - Каждый за себя, один Бог за всех.
Кто идёт следом за Стервятником, тот всегда глотает дерьмо.
Здесь пахло дорогим табаком, парижскими духами, сверкающей натуральной кожей туго набитых бумажников, дорогими дамочками по пятьсот монет за ночь, массивными золотыми портсигарами - всей этой дешевкой, всей этой гнусной плесенью, которая наросла на Зоне, пила от Зоны, жрала, хапала, жирела от Зоны, и на все ей было наплевать, и в особенности ей было наплевать на то, что будет после, когда она нажрется, нахапает всласть, и все, что было в Зоне, окажется снаружи и осядет в мире.
С Зоной ведь так: с хабаром вернулся - чудо, живой вернулся - удача, патрульная пуля мимо - везенье, а все остальное - судьба.