Очень важное мнение Барсика
Истории о Николаеве
Барсик лежал на диване и мылся. После чего решил поразмышлять о смысле жизни. Не то, чтобы его слишком занимал этот вопрос, но когда ты сыт и помылся, а спать пока не хочешь, чем ещё заниматься.
— Очень наглое животное, — Маша — Николаевская жена — злословила о нём, — ест и спит. Крайне бессмысленное существование.
Барсик и усом не повёл. Он знал, что Маша осознаёт свою ничтожность в сравнении с ним и потому в бессильной злобе пытается обесценить его персону.
У него имелся философский постулат «Смысл жизни кота — придавать смысл жизни человеков». В данном конкретном случае жизни его Николаева. Машиной бы тоже, но та не понимала своего счастья и не умела увидеть масштаб Барсиковой личности.
К своему Николаеву Барсик относился со снисходительно-покровительственной добротой-равнодушием. Иной раз в секунды нежности, что настигали его котовью сущность после особенно вкусного корма из взбитой в безе перепёлочки под соусом сливочный бешамель, он думал о своём человеке: «Дурашка, сдохнешь ведь, работая в таком режиме. Кто тогда будет меня кормить?».
Относительно Маши он не обольщался. «Стерва и дрянь», — говорил откровенно, правда, та не понимала иностранных языков животных.
Барсик помнил, как первое время бесцеремонная женщина со всей напористостью невоспитанного человека нахально пыталась подмять его под себя, то есть показать, кто в доме хозяин. Но она и не подозревала, что из всех живущих здесь под одной крышей существ именно у кота душа властелина. А что делает властелин, когда его пытаются подчинить? Не подчиняется. Барсик тогда вскочил на двухметровый шкаф и, встав задом на его край, оросил Машу и окружающее пространство своей благословенной струёй. Маша визжала, как мокрая женщина, прыгала, пытаясь достать властелина карающей рукой, швыряла в него различные неблагородные предметы, такие, как свои трусы и тапки. Но тщетно, небеса были на стороне своего наместника. Маша пошла отмываться в душ, а Барсик засел на шкафу и категорически отказался спускаться, даже, когда вернулся формальный глава семьи.
— Маша, признавайся честно, что ты ему сделала?! — Николаев бегал по комнате, как таракан, заламывая руки и стеная, — Он боится слезать! Ты испугала его! Маша, как ты могла быть такой жестокой?! Ты же знаешь, какой Барсик ранимый! А может… — он остановился внезапно, — ты… ударила его?! — произнёс он со священным ужасом в глазах.
Маша стояла, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, и смотрела с гигантским скепсисом.
— Не истери, Николаев, ты не девочка. — ответила она, дождавшись паузы в драматическом монологе мужа, — Эта скотина… Молчать! — крикнула она, увидев, что Николаев собирается возражать на «скотину», — Так вот, эта наглая скотина обписала меня! Прямо со шкафа! Прямо мне на волосы! А я, представь себе, даже не убила его! Не допрыгнула!
- Маша, ты очень жестокая! — Николаев, опустив руки, сел на диван, подавленный и печальный, — Ты нечеловечески жестокая! Как ты могла так поступить с Барсиком? Ты же знаешь, как он мне дорог.
— Николаев, очнись, как так я поступила с твоим драгоценным Барсиком?! Я его даже не ударила! Даже пальчиком не тронула! Хотя, знаешь, как руки чесались задушить этого мерзавца! Но я, к сожалению, не допрыгнула до него.
Николаев со скорбным лицом и поджатыми губами сходил в кладовку за стремянкой, залез на шкаф, посидел с котом, потом прижал его к груди и спустился с ним вниз.
— Я отвезу Барсика на приём к ветеринару-психотерапевту, — сообщил Николаев, одевшись и одев кота, — уверен, у него нервный срыв.
— Пипец, за какого придурка я вышла замуж, — прошептала Маша с усмешкой, воззрившись на горькую складку у губ мужа.
Однако же Николаев не услышал её, занятый тем, что обувал кота в валенки, отороченные мехом. Но Барсик всё слышал и даже наябедничал своему человеку, но тот полиглотом не являлся и котовский язык не понимал.
Конечно же, никакого нервного срыва у кота не было и быть не могло, потому что тот отличался редким цинизмом и равнодушием ко всему, кроме своей персоны, и клал на всех и вся. Но удовлетворительным последствием этой историей стало то, что Маша теперь соблюдала нейтралитет по отношению к коту, так как выяснила эмпирическим способом, что путь к сердцу Николаева лежит через Барсика, и ничего с этим не поделаешь, придётся считаться с животным, если хочешь себе новые шубки, сумочки, туфельки и украшения. От благополучия кота зависит жизнь и довольство её мужа, а довольный муж — щедрый муж.
Таким образом, Барсик сумел поставить Машу на место. И теперь его бытие являлось относительно безоблачным. Относительно потому, что у его Николаева случались завихрения на любовной почве, как тогда, например, когда он увлёкся Катей. Она Барсику понравилась больше Маши. Сначала нравилась, пока не стала топить за веганские принципы и требовать их соблюдения от кота.
— Какой халёсенький! Какой миленький! Такая пуся! Боже, Серёжа, это ведь прелесть прелестная! — засюсюкала Катя при виде Барсика при первом знакомстве.
У него был когнитивный диссонанс. С одной стороны, приятно, что тебя называют прелестью, а не скотиной. С другой — он смутился, что его, взрослого кота-мужчину, переименовали в пусю и тискали.
Потом Катя исчезла. Впрочем, Барсика это не огорчило, Катя тоже не была идеальной. Корм начала покупать ему строго веганский, из патиссона и рукколы. Барсик морально страдал без перепелов и филе ягнёнка.
А теперь Николаев, когда обижался на Машу и уезжал с котом в другую квартиру, принимался разговаривать по телефону с неким Матвеем. Вот Барсик и думал, что из себя представляет этот тип, уважает ли он котов, готов ли он склонить голову перед величием Барсика. А то мало ли, вдруг его Николаев снюхается с этим Матвеем и приведёт его жить к ним в дом.
Кровавый развод
(Истории о Николаеве)
Николаев загулял. Встретил одну дамочку-девицу, короче, незамужнюю-тридцатилетнюю-безсорокапятикошек. Звали девицу Катей.
Она имела пухлый рот, скособоченный от постоянной английской речи, и круглые голубые глазки. Катя работала синхронным переводчиком и даже по-немецки говорила с сильным английским акцентом.
Николаеву было норм. Он сам говорил на нескольких европейских языках с прекрасным московским акцентом и все его понимали.
В постели Катя оказалась горячей и громкой штучкой. Это послужило дополнительным баллом в глазах Николаева и он решил замутить с ней. Но наутро его решимость поколебалась.
Местом дислокации они выбрали дачу Николаева. Рано утром Катя разбудила утомлённого любовника и вытащила в сад.
— Здравствуй, солнышко! — красна девица воздевала руки к небу к вящему изумлению Николаева.
— Здравствуйте, птички! Здравствуйте, деревца! — Катя на полном серьёзе с распахнутыми объятьями обращалась к воробьям и яблоням.
Николаев стоял с квадратными глазами, засунув руки в карманы домашних штанов, и даже сигарета, не выдержав, выпала из его рта.
— Здравствуй, новый день! — с огромным искренним воодушевлением восклицала Катя, плавно кружась по часовой стрелке, — Спасибо, жизнь!
Нервная система Николаева начала подрагивать. «Да что же это такое? — думал он, следя глазами за движениями спонтанной любовницы, — Сектантка? Угораздило же меня».
— Доброе утро, Серёжа! — Катя подошла к Николаеву.
— Бодрое, — вяло ответил он, раздираемый думами «Как быть?» и «Что делать?».
Когда вернулись в дом, «сектантка» развила бурную деятельность по приготовлению завтрака, и внутренние весы Николаева вновь поколебались в сторону положительного решения по Кате.
А уж когда он позавтракал в обществе умной и образованной девушки, которая его понимала и умела вести приятную беседу за столом, то окончательно решил «берём».
Встреча с Катей позволила давним смутным сомнениям оформиться в твёрдое намерение развестись с Машей.
— Маша, мне нужно с тобой поговорить, — сообщил Николаев жене в одно прекрасное воскресное утро.
— Николаев, мне тоже кое-что нужно, — ответила Маша в тон, — а именно новая шубка, осень не за горами. Как говорится, готовь сани летом и про шубу не забывай.
— Маша, я развожусь с тобой, — вздохнул Николаев.
— Не так быстро, Николаев, — хищно усмехнулась Маша, — сначала шуба, потом новая машина, потом квартира, потом полдачи так и быть, потом развод.
Николаев долго смотрел на неё, вздохнул и ответил:
— Хорошо, Маша, шуба, машина, квартира, дача, развод.
— Что, так просто? — не поверила Маша.
— Да, — терпеливо ответил Николаев, — только Барсика заберу.
— Даже спорить не будешь? И обижаться не будешь?
— Нет, Маша, — снова вздохнул Николаев.
— Так не терпится избавиться от меня?
— Да, Маша, — устало ответил Николаев.
Маша поджала губы.
— А ты ведь любил меня, Николаев.
— Да, любил.
— Что же, прошла любовь?
— Прошла.
— Кто она?! — выкрикнула вдруг Маша так неожиданно и пронзительно, что Николаев вздрогнул.
— Э-э, кто? — растерянно вопросил он.
— Не ври мне, Николаев, я тебя, как облупленного, знаю! Ты же по бабам ходишь при живой жене! Бабу встретил?! Что, лучше меня?!
— Э-э, н-нет…
— Не ври мне! В глаза смотри! В глаза, я сказала!
Николаев честно уставился жене в глаза.
— Что, красивее меня?!
Николаев молчал, не желая усугублять своё положение.
— Чем она лучше меня?! — орала Маша, как Гитлер, тряся Николаева за рубашку.
Пуговицы скрипели, но держались. Николаев, как кипарис под натиском южного ветра, тоже держался, хотя хрупкая Маша трясла его не по-детски.
— Это твоё окончательное решение? — спросила она, сдув растрепавшиеся волосы со лба и тяжело дыша.
— Да, это моё окончательное решение, — твёрдо ответил Николаев.
— Значит, всё же, она превосходит меня? — опасно спокойным тоном осведомилась Маша.
Николаев счёл за лучшее промолчать.
— Да не доставайся же ты никому! — и Маша с ноги дала мужу по яйцам.
Папка съест
(Истории о Николаеве)
Николаев с Машей последовали заветам древних богов, гласящим «живите и размножайтесь», и размножились. Они родили себе младенца. Теперь жизнь Николаева, что и так не была мёдом, превратилась в хрен, который, как известно, редьки не слаще.
Николаев удивлялся, как это мелкий орущий и гадящий в подгузник спиногрыз имеет потребностей побольше, чем Маша, которой каждый сезон требовалась новая шуба, потому что «ты видел, мой жакетик бла-бла-бла, из-за того, что стриженая норка бла-бла-бла, превратилась в крестьянскую кацавейку?».
Что такое кацавейка, Николаев не знал, но поверил ей на слово. Теперь ему приходилось обеспечивать не только шубу, кольца, туфли, сумки, салоны, ногти, но и гигантские упаковки подгузников, кофточки, бодишки, ползуночки, носочки, слюнявчики, и ещё кучу всякой фигни, чему он ни названия, ни применения не знал, но стоило это всё, как баллистическая ракета малой дальности или бюджет Никарагуа.
Младенец рос не по дням, а по часам, и являл свой привередливый характер в еде.
— Не хочу, не бубу! — он знал только эти четыре слова, неохотно съедал ложку каши и отодвигал тарелку.
Маша была толерантной матерью и отвечала, окрашивая ногти:
— Ну, хорошо, не хочешь, оставь, папа вечером съест.
Потом перед спиногрызом она ставила суп. Он отхлёбывал пару ложек и ныл:
— Не хочу, не бубу.
— Ладно, маленький, папа вернётся, съест. А тебе я дам шоколадку.
Но зажравшийся личинус обкусывал со всех сторон плитку и откладывал на стол, сопровождая действо коронной фразой, на которую Маша привычно кивала, ловко орудуя перед зеркалом тушью для ресниц:
— Оставь, ничего страшного, папа съест.
Николаев всего этого не знал. Он только удивлялся по возвращении с работы роскошному ужину из десяти-пятнадцати блюд, которые чаще всего были свалены в одну тарелку. Каша соседствовала с пюре и огрызком котлеты, а рядом было посыпано салатом. На краешке этого великолепия стыдливо ютились покусанные чокопайки и барни, вперемешку с обсосанными шоколадками.
— Что это, Маша? — удивлённо спрашивал наивный и невинный Николаев.
— Ешь, — отвечала Маша, водя ватным диском по лицу, — сын с тобой поделился, — и уходила в ванную завершать свои косметические процедуры.
Николаев дожидался, пока Маша скрывалась из вида, и вываливал богатое содержимое тарелки в мусорное ведро, ибо такое даже Барсик есть не будет. О, боже, о чём он? Как раз Барсик-то и не будет есть это ни при каком раскладе.
По выходным приезжала тёща и помогала измученной материнскими обязанностями Маше с ребёнком.
— Скушунькай ложечку, — она пихала наследнику Николаевых кашу в плотно закрытый рот.
— Ну скушундюкай булоньку, — но юный спиногрыз защищал своё право не есть, спрятав глотательно-жевательный аппарат двумя ладонями крест накрест.
— Весь в отца, такой же упрямый, — тёща сначала сердилась, затем примирительно отвечала внуку, — ну хорошо, не ешь, папка съест.
Неоднократно побывав свидетелем подобной сцены, Николаев понял, за какое животное его держат в доме, взял кота и свалил в закат.
— Опять обиделся, кота забрал, — прокомментировала его ноту протеста Маша.
— Ничего, вернётся, куда он денется, мужики, как собаки, без хозяев не могут, — ответила николаевская тёща.
Она знала, о чём говорит, недавно третий раз стала вдовой.
Тёзки
Маша Попова Мэри Попинс Попье Машэ
Нужна помощь для сбора статистики
Один мой знакомый выдвинул тезис "Если в классе есть хоть одна Маша, то этот класс лучше других (=небезнадежен)".
Есть сомнения в истинности тезиса из-за отсутствия статистических данных. Что думают пикабушники по этому поводу?
С другими коллективами это работает?